Я, всё-таки, недостойна её. Я слишком слабая, чтобы она могла любить меня. Она считает, что должна быть сильной. А я не считаю, я и её готова пожалеть, приласкать, если надо. Но недавно я опять убедилась, как мне хочется и будет хотеться, чтобы она жалела меня, утешала, успокаивала, убеждала в своей любви… А она не любит такое, не любит, когда плачут, капризничают и говорят: «Я-то тебя так люблю, а…» и смотрят укоризненно…
Я, впрочем, ничего этого не делала и постараюсь не делать. Хотя это сложно, я слабовата для этого. Бог мой, как я мечтала этой ночью прижаться к ней, обнять её и, всхлипывая, чувствовать, как она успокаивает меня, что-то шепчет, гладит мои растрепавшиеся волосы… Но на самом деле я не знаю, сделала ли бы она это. Это не только и не именно она, это понятно, неосуждаемо и объяснимо – кого из людей не раздражает, когда приятный им в принципе человек плачет, впадает чуть ли не в истерику… И совсем непонятно, ради чего это…
Впрочем, почему я пришла к таким выводам – вышеупомянутым абзацам – понятия не имею. Эта вчерашняя ночь – смешная, нелепая и дикая. Странно, никто до сих пор не догадался, что я ненормальная… нет, ну, я, конечно, веду себя более или менее, и размышляю порой логически… Но психические отклонения во мне явно имеются… Иначе почему я вчера так провела эту странную ночь?
Я не должна это писать здесь, я вообще должна оставить это при себе – зачем мне ещё раз вызывать у моей единственной, любимой Ninett раздражение: «сколько можно?!» Но, с другой стороны, это будет приятно её самолюбию, это – ещё одно доказательство, что я люблю её.
У меня никогда не было проблем с родителями. Все мои подруги завидовали мне, безумно завидовали: если мне в семье что-то и не разрешали, то, чаще всего, мы умели прийти к компромиссу. У нас никогда не было скандалов – случались лишь обычные семейные ссоры. Я никогда не понимала (хотя и не осуждала) тех людей, которые говорят и пишут во всякие журналы: «Я ненавижу своих родителей!» Больше всего я боюсь быть неблагодарной по отношению к ним, моим маме и папе… Они сделали для меня безумно много, терпят некоторые мои капризы, выходки (впрочем, как и я – их
)… Я не хочу, не могу и не позволю никому обвинять их в несправедливом отношении ко мне.
Если я просила их о чём-то, и они не могла на данный момент выполнить мою просьбу, но видели, что мне действительно очень важно осуществление мечты, мы приходили к компромиссу – позднее или что-то в том же духе. Почему я пишу в прошедшем времени? Сейчас всё также, ничего не изменилось! Так вот, я не позволяла себе обидеться на отсрочку или отказ – я видела, что те деньги, которые я прошу на то, что мне важно, нужны им ещё больше – для взрослой жизни, для благосостояния семьи, в будущем – наверное – для меня же… Сейчас ничего не изменилось. Только я впервые подумала: «Господи, зачем всё это – бытовая техника, новая квартира?! Я каждый день умираю без неё, я схожу с ума от этой разлуки…» Я не могу настаивать и капризничать – это не мои деньги и не я их зарабатываю… А родители – о, как сотни детей ненавидят эту фразу – «в конечном итоге заботятся обо мне же…». Ради квартиры они предлагают экономию… ради еды… ради какого-то принтера… зачем мне всё это? Передо мной только расстояние – длинная железная дорога, ведущая к ней…
Это – ещё одно из моих ночных размышлений. Нельзя сказать, чтобы упомянутая ночь была страшная. Но что-то было в ней мистическое, хотя я не люблю мистику и допотопный символизм в каждом движении и явлении природы.
За окном была гроза. Гроза? Как это называется, когда яркие, огромные молнии распластываются по ночному небу, а грома почти не слышно – только издали, бывает, что-то прогрохочет. И дождя нет – сухо и душно. А молнии с безмолвным треском терзают небосвод и яркими-яркими, ослепительно белыми вспышками освещают тёмную комнату.
Я молилась. Не было ничего кощунственнее, но я опять молилась Богу о том, чтобы он подарил мне встречу и любовь с ней – моей Ninett… Молиться Богу, что бы он подарил мне счастье в любви, которая считается греховной, запрещена церковью… - что может быть гротескнее и абсурднее…
Я впервые увидела шаровую молнию – за окном. Не знаю, как её описать, я увидела её нечётко – на глазах к тому времени уже давно были слёзы, застилающие зрение. Но что это был не обыкновенный электрический заряд «прямой» молнии, в этом я уверена.
Полчаса, если не больше – спутанной молитвы, чередующейся с глухими рыданиями – я не могла даже рыдать в голос – меня могли услышать… От того, что я не могла даже вскрикнуть, было ещё больнее, но оставалось только тихо и сипло вдыхать душный воздух комнаты…
Простыня, ещё недавно отдававшая прохладой и свежестью, теперь была жаркой, а местами даже влажной – от лихорадочного пота.
О чём я плакала – я не знаю. Мне хотелось к ней, скорее, сейчас, а прошёл уже бесцельный месяц, и может пройти ещё много – таких же. Мне плохо без неё, вот и всё.
Со слезами появилась и головная боль – она как тисками сжимала виски, каждую минуту – сильнее и сильнее… Когда стало невыносимо, я заставила себя представить её руки – касающиеся моих висков, чуть массирующие их, снимающие боль. Оборвала себя: «Ты уже поросла этими фантазиями, зачем представлять её – сейчас…». - Пусть, поросла. Но единственное, что я ещё могу – это внушать себе, заставлять представить. А боль становилась невыносимой. И я представила, что она рядом со мной, тем более подходили к концу назначенные сорок минут… Если, конечно, она получила от меня предложение о «сорока минутах спустя». А если нет – какая разница, я же королева самовнушений…
И я представляла, что она со мной. Новый белёсый отблеск молнии осветил красные со стрелками «под золото» часы. Ровно сорок минут. Ненавижу символы и попытку искать в явлениях намёки… за окном зашелестел дождь. Капли колотились по стеклу, порой влетали в форточку… Молния вспыхивала также часто и даже равномерно, но за ней – природно – громыхало. И шелест, стук капель дождя о стекло… Настойчиво и даже не успокаивающее. Но я уже закрыла глаза и представила, что нахожусь рядом с Ninett…
Я представляла не так уж долго, но думала, что у меня и на меньшее сил не хватит. Через тридцать пять минут я поняла, что боль совсем не сжимает мои виски, голова не болит. Я бессильно лежала на спине. Одна в комнате, обводя привыкшими к полутьме глазами осточертевшие стены «моей комнаты - моей крепости», где никто не мешал мне думать о Ninett.
Так прошло ещё некоторое время. Я не хотела спать, не могла больше лежать на этой горячей простыне…
Я встала и пошла в кухню. Не включая свет, на ощупь, достала банку с вареньем, ложку и, рискуя закапать новую ночную сорочку, ела в тёмной, озаряемой вспышками молний кухне варенье. Я совсем не хотела этого варенья, окажись на его месте что-нибудь другое, я бы съела также – безразлично. Мне просто нужны были какие-то движение, иллюзия действия. Затем я выпила немного воды из чайника. Не хотелось спать, ничего не хотелось… Я даже начала мыть посуду, но бросила. Тяжёлая зомбированность перемешивалась во мне с желанием сделать что-нибудь неожиданное, совершить какую-то выходку. Но ничего неожиданного я не могла сделать в этой жизни и в этом доме.
Я прошла к себе в комнату и включила свет. Взяла с полки книжку со сказками про муми-троллей. Последняя повесть в этом сборнике называется «В конце ноября». Это, конечно, детская сказка, но сколько в ней – этой последней повести всего сборника - мотивов одиночества… разные типажи, характеры – и насколько одинок каждый… Читала, пока не почувствовала, что слипаются глаза. Тогда выключила свет и легла.
Всё слишком напоминало то, как пару часов назад я легла первый раз – вспышки молний, жара, продолжающаяся несмотря на грозу. Желание что-то изменить могло перерасти в желание покончить с собой – я хорошо знала в себе эту черту. Но кончать нельзя, пока у меня – хотя бы в недосягаемости – Ninett.
Я села в постели, сбросила скомканное в углу одеяло на пол, затем стянула сорочку и отшвырнула в сторону. Обожаю это состояние – когда на коже нет никаких тряпок, только металл – цепочка, несколько колец. Обнажённая кожа и металл…
Растянувшись на спине, я подробно, печально и дотошно размышляла на различные темы, краткое содержание некоторых привела в начале этого… текста. Очередной раз вспыхнула молния – да, это была не короткая гроза, - и я заметила, как странно и чем-то прекрасно выглядит моё тело, освещённое синеватым заревом… впрочем, в следующую минуту я перешла к иным размышлениям и фантазиям. После рыданий, молитв, призывов к Богу, беззвучных слов, обращённых к Ninett, теперь осталась, как всегда, усталость и горечь. И бессмертная сила внушения.
Не знаю, зачем я здесь и сейчас описала эту ночь, я на данный момент не чувствовала в этом никакой нужды. Даже наоборот, говорила себе: зачем тебе это?! Что ты этим изменишь?! Разве ты хочешь, чтобы это прочла Ninett, а, тем более, кто-то ещё?! Чёрт меня знает, чего я хочу… Но я помню, как вчера ночью, перед самым сном, думала об этом – что мне надо описать эту ночь. Спросить бы меня вчера – зачем…